Распустил перья: что мы знаем о дизайнере Gucci Алессандро Микеле

Алессандро Микеле и Шарлотта Казираги в Gucci на Каннском фестивале (2015)

Вечер пятницы, но мы ведем себя тихо и трезво. В шанхайском Minsheng Art Museum креативный директор Gucci открывает выставку и перед публикой сам себе задает философские вопросы. Ответ не требуется. «Что такое современность? Что вообще значит это слово?

Вы знаете? Я вот не знаю. Да и знает хоть кто-нибудь?» У него шикарный итальянский акцент и манера выражаться короткими абстрактными фразами. Он так говорит обо всем. И о детстве в Риме, где до сих пор живет и работает. И о своем видении Gucci, в котором год назад ему дали карт-бланш, — предполагается, что новый креативный директор повернет бренд, который весь про секс плюс деньги, в сторону страны чудес невнятной половой принадлежности. Это модно, это важно — тренд выходит далеко за рамки гардероба, и Gucci счастливы, что нашли в своих рядах длинноволосый, с бородой талант 1972 года рождения. Алессандро живет в доме уже четырна­дцать лет, его привел Том Форд — тоже известный специалист по манипуляциям с гендером, но совсем в другом стиле.

Бэкстейдж показа Gucci весна/лето-2016

На Микеле костюм с цветочным принтом из зимней коллекции — он делал его «для всех», а потому показал на мужчине, но в женском шоу. Каштановые волосы создателя артистически обрамляют лицо, на пальцах — кольца XIX века. Он похож на эксцентричного интеллектуала из тех, кто ездит по ашрамам, а не на гуру во главе фэшн-империи стоимостью около четырех миллиар­дов долларов. 

Зимняя коллекция Алессандро для дома технически была не первым его самостоятельным заявлением в Gucci — перед этим ему велели в дикой спешке, за пять дней по-новому собрать и выпустить на миланский подиум мужское дефиле. Он выступил пышно и — в гиковском понимании этого слова — чувственно. Успех был безум­ный, и руководство компании приняло решение: две первые коллекции дизайнера, зиму и круиз, в конце сезона на сейл не выставлять, продажи и без того радуют.

С тех пор Алессандро оформляет Gucci именно так. Ему в голову пришла идея выстелить мехом ДНК бренда — лоферы с пряжками — и превратить их в декадентские тапочки без задников. Потом пошли плиссированные юбки в психоделических цветах семидесятых и металлизированные платья с розовым мехом на рукавах. В общем, Микеле, как укол адреналина, сильно взбод­рил дом, много лет питавшийся резко очерченными и очень узко скроенными идеями Тома Форда. 

Креативный директор Gucci Алессандро Микеле (в центре) с художниками Ли Шужуй, Хелен Дауни, Рэйчел Фейнштейн и Цао Фэй на выставке в шанхайском Minsheng Art Museum

В Шанхае Алессандро оказался неслучайно. Китай — очень быстро развивающийся рынок, здесь активно покупают все, что дорого стоит. Лучше страны для провокационного заявления Gucci выбрать не могли, но Микеле говорит про романтику, деньги его как будто не интересуют: «Азия — это очень важно, но я сейчас не про рынок. Рынок во всех странах меняется в удивительном направлении, но, к счастью, разбираться в этом — не моя работа». Он улыбается. Еще бы, ему повезло — дали возможность делать то, что нравится. День до открытия выставки Алессандро провел, гуляя по Шанхаю — сумасшедшему метрополису, который живет на стероидах и каждые пятнадцать минут рождается заново. Это ввело человека искусства в счастливый транс. «Два­дцать три миллиона человек! — кричит он, и зрачки его карих глаз расширяются. — Как это вообще возможно?! Но мне такой пейзаж нравится. Это же просто шедевр безумия!»

Пока мы разговаривали, музей заполнялся журналистами и иконами стиля. К ним вышли художники — каждому кураторы дали по залу, чтобы высказаться на тему современности. Получилось ярко и весело, бренд-спонсор в работах упоминается деликатно — без тяжелого люкса и корпоративного шика. Британский фотограф Найджел Шафран выставил серию кадров с бэкстейджа перед дефиле. Вот швеи в залитой флюоресцентным светом комнате. Вот охранник катит пустые вешалки в миланский офис Gucci. Вот провода фенов и утюжков для волос — они похожи на мертвые водоросли, сохнущие на раскладном столе. Микеле с изумлением смотрит на свой быт со стороны: «Я понимаю, люди хотят видеть только пафосную сторону фэшн-индустрии, но, вообще-то, мода — это очень много работы». Утром он давал пресс-конференцию, на которой был не слишком деликатен: «Когда я начал работать на Gucci, моей целью было сломать все, что только можно».

Искусство по большей части с модой никак не связано — оно само по себе. Выставка No Longer/Not Yet демонстрирует разные способы аккуратно их поженить. Дженни Хольцер сделала гипнотизирующую зрителя инсталляцию из свешивающихся с потолка световых дорожек и пущенных по кольцу фраз на английском и китайском. Рэйчел Фейнштейн выставила скульптуру по рисунку своего десятилетнего сына — эту бумажку она спасла из мусорного вед­ра. Китайская художница Цао Фэй превратила свой зал в антиутопию, весь пол которой застелен ковром в любимых домом оттенках фиолетового, белого и зеленого. В центре ковра — кратер, в нем хаотично вертятся и сталкиваются несколько роботов-пылесосов Roomba. На стене — видео о том, как землю готовят под застройку: вырубают деревья, выкорчевывают пни. Антикоммерческое зрелище завораживает. «Китай — как эта выставка, — комментирует свой проект Цао. — Он ровно посередине между «уже нет» и «еще нет».

Сегодня утром Алессандро ходил по залам, давал последние указания и нервничал: «Меня пугала моя собственная идея. Не выставка, нет, пугал бренд — он слишком большой. Вы меня понимаете?» Креативный директор сделал паузу, чтобы все слышали, как он преувеличенно громко вздыхает, — нужно же показать, что человек не стопроцентно счастлив, что у него трудная работа и случаются панические атаки. «Но потом я пошел в гостиницу и спал как младенец, так что все в порядке».

Самому Микеле больше всего нравится комната Хелен Дауни, британской художницы с ником Unskilled Worker. Дауни — новичок в арт-мире — специально для выставки написала сорок три портрета важных для нее людей. Некоторые реально существуют, другие выдуманные. Все одеты в Gucci. Портреты развешаны на алых стенах, получилось похоже на гостиную. «У нас с Дауни общее чувство прекрасного», — комментирует куратор. Он нашел художницу в инстаграме, который обожает всеми фибрами своей артистической души: «Это словно какой-то другой язык». И опять: «Вы меня понимаете?»

Бри Ларсон в Gucci на церемонии «Оскар»-2016

Дауни до сих пор с трудом верит в реальность происходящего. «Это первый раз, когда люди видят мои работы не в Instagram, — она, когда говорит, нервно встряхивает головой. — Два с половиной года назад я еще даже не рисовала, а теперь — в Шанхае. С выставкой. Серьезно?» Микеле очень нравится ее реакция: «Я в свою историю тоже не могу поверить. Настоящая сказка!»

Тремя неделями раньше я навестил Алессандро в Милане. Он выглядел очень довольным — только что под аплодисменты показал свою весеннюю коллекцию в депо — кладбище для старых поездов, хотя годами до него Gucci выступали дверь в дверь с отелем Diana Majestic. Не стесняющие движений юбки, люрекс, иллюзия винтажа, всякого рода гиковские причуды — с этого программного заявления Микеле началась миланская Неделя моды. Чуть глубже, чуть более калейдо­скопично — но это все та же тема, которую он начал играть зимой. «Вся ответственность вроде как на мне, и при этом от меня ничего не зависит», — он говорит это, чтобы, с одной стороны, подстраховаться на случай, если покупатели испугают­ся его бешеного креатива. С другой — чтобы подчеркнуть, как важно креативному директору дома быть невинным в вопросах денег. «Если завтра все это исчезнет — ничего страшного. Когда любишь человека, ночью выложишься для него по полной, и не важно, что будет утром. В этом и есть красота. Вот так и надо работать».

Слушаешь его — и кажется, что он живет в сказке, а на самом деле не обошлось без производственной драмы. Алессандро работал в Gucci с Фордом, потом делал аксессуары под началом Фриды Джаннини, чей стул ему отдали в январе прошлого года. «Я никогда не хотел быть креативным директором. Потому что очень ценю свою жизнь, а такая работа встает на место жизни целиком и полностью». Но последние два года до новой должности он тосковал. Во времена Форда, с 1994  по 2004, все в Gucci крутилось вокруг секса. Секс превратил почти обанкротившуюся компанию в супергиганта, но в какой-то момент Алессандро, как и многие модные критики, стал чувствовать, что бренд пытается поразить воображение клиента, который безвозвратно ушел в прошлое. «Было грустно. Я любил этот дом, но когда понимаешь, что вперед не двигаешься, надо собирать вещи и уходить».

Микеле даже не успел сообразить, что это было собеседование, так быстро ему после разговора сделали предложение стать главным. «Я думал, мы расстаемся, а вместо этого поженились». Символично! Столько лет европейские дома моды искали вундеркиндов на стороне, а тут вдруг назначили своего же ветерана — чтобы он все закрутил по новой. «Я играю в своем доме — это повышает уверенность в себе».

Кейт Бланшетт в платье Gucci

На выставке в Шанхае Алессандро Микеле выступил и как куратор, и как художник. Свой зал он превратил в сюрреалистический пейзаж: спокойное, ярко осве­щенное пространство, на стенах — обои с тем же тро­пическим принтом, что и на новых сумках Gucci. Пол зеркальный, в дальнем конце комнаты, как ювелирная шкатулка, спрятана другая комната. Ее стены снаружи тоже зеркальные — и небольшое пространство кажется бесконечным. А еще, как я заметил по поведению собравшихся, оно идеально приспособ­лено для селфи. Дверь в комнату-шкатулку открыли, чтобы видно было интерьер из ярко-розовой бумаги, — логотип из двух G на ней еле виден, он тонет в пышных цветах. На стене, в неоновой раме, — репродукция картины в тюдоровском стиле, оригинал висит в римской квартире Микеле. Фигура в чем-то красном с пышным жабо. Это женщина, но если присмотреться, то на самом деле мальчик. Дизайнер мне все объяснил — применительно к своей профессии: «Смысл в том, что самая красивая вещь — это та, которую ты не до конца понимаешь».

Выставку торжественно открыли, и вечеринка переместилась через дорогу, в клуб, где выступала Леа Ду, восемнадцатилетняя китайская поп-звезда. Микеле, нежно поглаживая бокал шампанского, поднялся в мезонин, где в кожаном кресле сидела, вытянув ногу в гипсе, художница Рейчел Фейнштейн. «Вот, сломала прямо перед тем, как сюда ехать. Неудачно открыла бутылку у себя на Лонг-Айленде», — она смеется, но джетлаг ее вот-вот отключит. «Знаешь что, надо продолжать пить — это тонизирует», — она хочет чокнуться с Микеле, но он уже свесился с балкона, чтобы лучше было видно сцену.

Он в трансе. Доу, тонкое создание в черном костюме Gucci, поет низким хриплым голосом, от которого вибрирует вся ее хрупкая комплекция. «Бог ты мой, обожаю! — Алессандро сейчас не в образе, девушка ему искренне нравится. — Посмотрите на нее! Как хороша! Прямо как мальчик на моей картине, правда?»

Алессандро Микеле и Джаред Лето

Источник